Девушка молча смотрела на огонь. На ее опухшем лице уже не было следов ярости или гнева. Они исчезли вместе со слезами. Дыхание стало спокойным и размеренным, и лишь редкие спазмы нарушали его, напоминая о минувшей трагедии. Оказавшись перед лицом очередной утраты, Кэтрин утратила желание давать клятвы или просить прощения у Бога, который незаслуженно позволял умирать лучшим из своих детей.
Стефан опустился на колени и протянул руки к желтым языкам пламени. Жар был настолько сильным, что обжигал его ладони. И эта боль вытесняла другую — боль сердца. Он смотрел на Кэтрин — на ее лицо, обрамленное распущенными волосами, по которому блуждала печальная усмешка разочарования, на руки, скорбно скрещенные поверх складок элегантной накидки, — и всей душой хотел облегчить ее страдания. Но это было не просто, поскольку он хорошо знал, что разочарования ранят душу намного сильнее, чем другие чувства. Такое происходило и с ним во время чумы, но он был сильнее. Сейчас все было по-другому. Чувства Кэтрин были для него дороже собственных. И он не мог защитить ее. И не мог ничего изменить. Оставалось лишь бессильно наблюдать за мистерией жизни и смерти.
Но в конечном счете это горе уничтожило последний барьер между ними. Даже не притрагиваясь к Кэтрин, Стефан знал ее мысли. Они одинаково думали, одинаково чувствовали, и эта печаль была у них тоже одна на двоих. Он подошел к девушке и встал позади нее, едва касаясь подбородком шелковистых вьющихся волос. Запахи розовой воды и огня, которые он вдыхал с наслаждением, делали девушку такой реальной и женственной. И, где бы ее тело ни соприкасалось с его, — будь то грудь или пах, ноги или руки, — он терял хладнокровие.
Долгое время они молчали. В эту тишину врывался душераздирающий вой волчицы. Он разносился по поместью весь вечер. Луппа за день устала и теперь жалобно кричала скорее для того, чтобы нарушить тишину.
— С тобой все в порядке? — прошептал Стефан.
Кэтрин промолчала. Но он все знал без слов. Крепким объятием он пытался показать ей свое сочувствие. Когда Стефан прикоснулся щекой к ее затылку, его губы дрогнули в скорбной ироничной улыбке. «Ты хочешь знать, почему мы еще здесь? — мысленно обращался он к девушке. — Почему живы, когда другие души уже покинули эту землю?»
Кэтрин прижималась к Стефану, словно пыталась найти покой в надежном убежище его рук. Крупные слезы блеснули на ее ресницах. Пытаясь сдержать их, она прикрыла веки. Кэтрин хотелось плакать о своей несчастной участи, о своих потерях и сомнениях. Но этих слез Стефан не должен был видеть. Но слабая дрожь уже поднималась откуда-то снизу через сердце к трепещущим ресницам. «Не плачь, пожалуйста!» — Кэтрин уговаривала себя… И она не заплакала. Если бы Стефан знал о ее сомнениях, о том, как она бранится и злится на Бога за его несправедливость! Стал бы он тогда смеяться над ее благочестием и религиозностью? Знает ли он, насколько лицемерна она была, нарушив свою клятву Джорджу? И не отвергнет ли ее за это?
— Я… я… ничему уже не удивляюсь, — сказала девушка срывающимся голосом, — потому что я… ничего… не чувствую.
Она сказала неправду и беззвучно заплакала. Слезы крупными бусинами падали одна за другой на ее розовые щеки.
Стефан развернул Кэтрин за плечи и заглянул ей в глаза. В них по-прежнему горели искры огня.
— Это неправда, Кэйт, и ты знаешь об этом. Ты все чувствуешь, ты чувствуешь слишком много. — Его веки трепетали от волнения. — Но мы должны быть сильными. Мы должны идти вперед потому, что живы. Нельзя утонуть в этой боли и скорби.
— Слишком поздно, — с горечью произнесла девушка. — Вода уже поднялась над моей головой.
Она вздрогнула и выдохнула так, словно вот-вот исчезнет в волнах прибоя. Стефан прыгнул за ней. Он обвил руками гибкую спину Кэтрин и, как будто от этого зависела ее жизнь, прижался губами к ее губам. Слезы застилали ему глаза. Он никогда не думал, что может целовать женщину и плакать, но такое могло случиться, если бы он потерял Кэтрин. Настойчивым движением языка он раскрыл ее губы, но не со страстью, а с желанием вдохнуть в нее жизнь. Он передавал ей свое горячее дыхание, вдыхая ее душу, вынимая из нее рожденные болью и разочарованием чувства.
— Забудь обо всем, — прошептал он Кэтрин и множеством поцелуев покрыл изысканное сердечко ее губ. Он скользил, облизывал, покусывал ее губы, пока в глазах девушки не вспыхнула жизнь. И тогда она, сжав кулаки, оттолкнула от его себя. Но мгновением позже теми же злыми руками схватила его за рубашку и крепко прижалась к его груди. Отторжение и притяжение, страх и страсть. Она что-то бессвязно говорила, и это щебетание было подобно песне раненой птицы.
В душе Стефана расцвела весна. Он вернул ее к жизни!
— Я так давно хочу тебя, — прошептал Стефан. Он решил, что наступило время сделать ее женщиной.
Ощущая горячее дыхание у своей шеи, Кэтрин чувствовала, как внутри поднимается волна тепла.
— Да, — пробормотала она, слабея в его пылких объятиях.
Руки Стефана сперва скользнули по ткани, повторяя каждый изгиб ее тела, а потом смело распахнули накидку и прикоснулись к бархатной коже. Они опустились вниз по животу к ее плоти, раскрывая и лаская нежное тело. Девушка была ошеломлена и смущена незнакомыми ей чувствами. Охваченная пламенем, она стонала и отвечала на его жадные поцелуи, лаская его язык своим языком. Приближаясь к наивысшей точке наслаждения, она выгнулась и затрепетала в его руках, словно крылья бабочки. И мгновение спустя погрузилась во мрак. Ее сознание унеслось ввысь.