Леди и Волк - Страница 82

Марлоу побледнел.

— Неужели это необходимо? Во Франции вы хватаете людей по одному подозрению и мучаете, пока он не сознается. Зачем же здесь вести расследование?

— Наше появление на этой земле не должно слишком раздражать людей. Надо, чтобы другие тоже осудили ее перед сожжением.

— Перед сожжением? — прошептал Марлоу. На его лицу промелькнуло нечто похожее на сожаление и тут же исчезло.

— Таков закон, лорд Марлоу. Руки инквизиторов не должны быть запачканы кровью. Поэтому сожжение может быть единственным видом казни. И графиня будет сожжена, если не раскается в ереси. Расследование только подтвердит ваше обвинение. Если люди убедятся в ее грехе, то одобрят наказание. А пока, скажите, не скрываете ли что-нибудь вы, граф?

— Нет, — медленно произнес Марлоу. — Мне нечего скрывать. Можете спросить кого угодно. Однако здесь много таких, за кем стоит присмотреть. В деревне есть несколько женщин, замеченных в ереси.

— Было бы неплохо иметь список. И сообщите своему дворецкому, что завтра утром мы начинаем расследование по делу графини Розалинды. — Стефан сухо поклонился и ушел. Внутренне он ликовал. Теперь он мог говорить с любым обитателем замка. И никто не удивится, если он задаст несколько вопросов о графе Джеймсе.

Стефан добрался до отведенной ему комнаты. Он чувствовал накопившуюся за целый день усталость и невероятную тяжесть на сердце. С трудом открыв тяжелую дверь, он вошел в спальню и облокотился на дверной косяк. Такого жестокого предательства по отношению к матери Стефан все же не ожидал от Марлоу и был уверен, что Кэтрин, узнав об этом, тоже пришла бы в ужас.

Он всегда гордился ее благородством и достоинством. И сейчас, описывая по комнате круги, он думал о ней и о себе как о едином целом. Стефан, безусловно, любил девушку той любовью, которую воспевали в своих балладах менестрели. В этот вечер, не имея возможности соединиться с ней, он ощутил всю глубину своих чувств, которые раньше, как ему казалось, едва мерцали в душе. Сердце страдало от мучительно сладкой боли.

Он яростно сорвал с шеи накидку. Но освободиться от всего маскарадного костюма Стефан не мог. Надо было дождаться, пока слуги принесут кадку с водой. А до этого было еще далеко. Недовольный этим обстоятельством, он скинул капюшон, снял повязку с глаза и сел на стул, поставив ноги на каменный очаг.

Мысли его опять вернулись к Кэтрин. Он доставил ей немало хлопот и волнений, а их близкие отношения стали для нее актом самопожертвования. Стефан спрашивал себя, будут ли ее глаза светиться счастьем и желанием, когда все останется позади, — когда замок перейдет к нему в законном порядке, когда он будет признан графом и когда они наконец поженятся. Он, определенно, не принимал близко к сердцу ее клятву Джорджу и задавал себе вопрос, было ли это правильно. Если он любил Кэтрин, считал Стефан, то должен был позволить ей самой сделать выбор. Но он не захотел ждать и сам принял за нее решение. Это было непростительно.

Он плакал и смеялся одновременно. Глядя на раскалившиеся добела камни, он кусал губы, пока кровь не перемешалась со слезами.

«Стоик может плакать в двух случаях, — вспомнил он слова отца, — из-за любви или смерти. Один раз, когда встречает любовь, и другой раз, когда ее теряет…»

— О, Кэтрин, я безумно люблю тебя! — прошептал Стефан.

— Милорд! — внезапно услышал он из коридора голос Европы.

Быстро смахнув со щек слезы, он надел на глаз повязку и накинул капюшон.

— Войдите! — рявкнул он.

Европа открыла дверь, пропуская вперед двух слуг с деревянной лоханкой. За ними вошли еще шесть, которые несли большие горшки с горячей водой. Когда они опустошили свои сосуды, кадка была наполнена почти до краев.

Стефан был доволен и внутренне усмехнулся. Европе удалось запугать бедняг его персоной. И в этой кадке было намного больше горячей воды, чем требовалось для купания. Марлоу, узнай об этом, пришел бы в ярость.

Когда все ушли, Стефан попросил Европу покараулить у двери.

Наконец-то он мог раздеться. Он с удовольствием освободился от своего маскарадного костюма и очистил лицо от толстого слоя краски, кусочки которой выбросил в огонь. Полностью обнажившись, он с наслаждением погрузился в горячую воду.

Кэтрин тихонько приоткрыла дверь. Приложив палец к губам, она многозначительно посмотрела на Европу и вошла.

— Европа? — напряженно спросил Стефан, ощущая какое-то движение за спиной.

— Не беспокойтесь, милорд, все в порядке.

— Ты принесла губку и мыло? — спросил он кормилицу, глядя через плечо.

— Конечно, милорд. Они лежат на стуле. Сейчас я подам вам.

Когда Стефан отвернулся к очагу, что-то бубня себе под нос, Европа подтолкнула Кэтрин. Девушка быстро взяла требуемые предметы и вложила их в протянутую руку Стефана. Тогда кормилица, добродушно улыбаясь, бесшумно покинула комнату, а девушка расстегнула пуговицы и засучила рукава.

— Европа, я хотел бы поговорить с Кэтрин, как можно быстрее, — произнес Стефан, задумчиво намыливая губку. — Подумай, как это можно осуществить. Я знаю, что это очень опасно, но мне необходимо ее увидеть.

Не желая выдавать своего присутствия, Кэтрин в ответ только кашлянула.

— У тебя все получится, — продолжил он. — Я начинаю думать, что ты можешь достать луну с неба, когда это очень надо.

Сожалея, что Европа не слышит этого комплимента, девушка опустилась на колени и обвила руками грудь Стефана.

От неожиданности он вздрогнул, но вскоре расслабился, ощущая под водой ласковые движения рук.